Сегодня мы попробуем поговорить о том, что же такое транспарентность, открытость, прозрачность. Обычно этот термин применяют по отношению к органам власти, к государственным структурам, корпорациям. Когда у нас есть что-то для нас непонятное, загадочное, мы должны разобраться, как это работает.

В силу специфики понятия, о которой я поговорю чуть позже, я буду рассказывать на примере правоохранительных органов, судебной системы. Рассказывать, что меняется в их работе в России и в мире, что можно с этим делать, как это может приносить нам пользу, и какая опасность за этим скрывается.

Выбор такой тематики связан с тем, что с 2009-го года я работаю в Европейском университете в Санкт-Петербурге. Это такая странная история, которая началась с того, что в 2008-ом году к нам в Европейский университет пришла пожарная служба и много других государственных структур, и общими усилиями они нас закрыли. И наш основатель, Вадим Волков, после четырёх месяцев борьбы за то, чтобы нас открыли обратно, сказал: «Ну, окей, вы нас закрываете, а мы вас изучим». За эти 7 лет мы работали со следователями, адвокатами, прокурорами, с полицией. Брали у них интервью, смотрели на их статистику, читали их документы и старались о них рассказывать в академических форматах и в форматах публичных на разных языках. Мы можем сказать, что некоторое количество наших рекомендаций реализовано с годами. Мы не можем утверждать, что это полностью наша заслуга, но, например, недавно закрыли Федеральную службу по контролю за незаконным оборотом наркотиков. Об этом мы очень много говорили: о том, как она не полезна. Наконец, мы стараемся рассказывать о том, как работает правоохранительная система для всех. Мы считаем, что каждый человек должен хотя бы примерно знать и понимать, как она устроена, потому что мы все в большой степени от неё зависим, но большинство из нас не знает, что это такое. Если кто-то из присутствующих здесь хотя бы из чувств локального патриотизма смотрел сериал «Тайны следствия», то, я уверен, без юридического образования он не сможет объяснить, почему главная героиня, следователь следственного комитета, командует какой-то группой оперативников, хотя они в разных ведомствах. И почему с одними людьми в погонах она вежливо договаривается, а другими командует.

По заказу Комитета гражданских инициатив мы вместе с проектом «Информационная культура» рисуем инфографику, в которой пытаемся объяснить, из чего же состоит наша правоохранительная система, и как перемещается, в частности, уголовное дело. Начинается всё с того, что в полицию поступает звонок или приходит специальный рапорт, что где-то происходит преступление. Потом эта информация поступает участковому или патрулю, которые приезжают на место. Потом к ним подключаются оперативники и следователи. При этом задача оперативников — поговорить с людьми и найти преступников. Это специальные полицейские, которые обычно не носят форму. А задача следователей — юридически корректно доказать вину. В районной прокуратуре есть специальный обученный прокурор, который следит, чтобы всё было по закону. Потом дело уходит в суд, и суд выносит своё решение. Это очень формализованная картинка, и дальше можно начинать рассказывать о том, как эта схема работает на самом деле.

Это довольно бесконечная история. Весной следующего года выйдет книжка, в написании которой я имел честь принимать участие — «Траектория уголовного дела. Институциональный анализ». Она будет рассказывать о том, как всё это происходит. Поэтому здесь я расскажу только про одну маленькую вещь, чтобы проиллюстрировать логику такой работы, логику расколдовывания, опрозрачивания дела.

Ключевая позиция отчётности для следователя — это реабилитация и оправдательный приговор. Поэтому следователь и прокурор добиваются, чтобы такого не случалось. Они прикладывают все усилия, чтобы не привлечь к ответственности человека, которого потом придётся выпускать. И у них получается добиться своего. Примерно 1 человек из 500 будет реабилитирован, то есть в сумме меньше 0,5%. Это уникально низкий уровень, даже в сравнении с Японией с её спецификой правоохранительной системы.

Как следователь это делает? Во-первых, он не будет возбуждать дело и привлекать человека, если у него есть по этому делу какие-то сомнения. Преступность в России ниже, чем в Германии, в расчёте на 100 тысяч человек. Во-вторых, он будет стараться привлекать к ответственности только тех людей, адвокату которых будет очень тяжело доказать их невиновность, если он вообще будет. 60% привлекаемых к ответственности в России — это безработные, ещё 20% — это люди, занимающиеся ручным трудом. При этом человек будет, как правило, без образования, чтобы у судьи всегда было ощущение, что что-то с ним не так: «Наверное он виновен, не надо его выпускать».

И разобраться с тем, как это работает, нам помогают массивы данных, которые собираются в России. В России вообще уникальная юрисдикция. У нас невероятное количество данных, которые с советских времён собираются по одной схеме, централизованно, которые в последнее время стали ещё и оцифровывать. И эти данные не в полном объеме нам доступны, но некоторое количество архивных массивов есть в доступе в обработанном виде, и в нашем институте с ними работают. Всё это можно представить одной плоской гигантской базой данных, в которой 28 миллионов строк — все обращения граждан в полицию. Кроме того, в России публикуются решения всех судов — это 25 миллионов решений ежегодно. Речь идёт не только об уголовных делах, но и о гражданских. Если вы идёте в суд, например, когда налоговая незаконно с вас списала какие-то деньги, решение по вашему делу появится онлайн. Всё это есть в огромной базе.

И наконец, ещё одна история. С этого года заработал Федеральный реестр проверок. Пока плохо, но они совершенствуются. В него выкладывают данные о всех проверках во всех компаниях. То есть про каждую компанию можно узнать, когда её проверяли, по какому поводу и так далее.

Что же нам дают эти данные? Мы можем понимать, как работают правоохранительные органы. В каком районе раскрываются все убийства, а в каком — половина. Где массово фиксируется домашнее насилие, а где не фиксируется.

Это говорит не столько о реальной картине преступности, сколько о том, как ведут себя правоохранительные органы. Если мы видим, что в этом районе вообще нет домашнего насилия, это означает только то, что здесь полиция готова делать с потерпевшими всё, что угодно, лишь бы не регистрировать преступление.

Теперь, например, подбирая жильё, вы можете учитывать не только его цену или вид из окна, но и посмотреть, как работает там полиция. Например, мы знаем, что ряд преступлений, особенно в отношении несовершеннолетних, регистрируется плохо. И мы можем сказать, что здесь у нашего ребенка практически нет шансов жить спокойно. Он лишится телефона, например, во время учебы школы. А если ездить на работу из этого района, шансы попасть в ДТП таковы. А из другого — совершенно другие. И всё это вместе радикально меняет мир, в котором мы живём. И этот пример показывает, что мы начинаем обладать очень большим количеством подобных знаний о том, как работает наша правоохранительная система. И о том, что вообще происходит в этих теневых сферах.

Кроме того, мы начинаем анализировать решения по гражданским делам. Мы можем понять, как те или иные доказательства меняют решения суда, одинаковы ли они в разных судах. Наши коллеги сейчас делают серию коммерческих проектов, которые ориентированы уже на прикладное предсказание исходов судебных дел. Они просчитывают, как какое-то доказательство повлияет на исход дела, если мы рассматриваем, например, налоговый спор с определённой конфигурацией в определённом суде. Увеличит оно вероятность выигрыша стороны или не увеличит. То есть для них это становится инструментом реального управления конкретными действиями. Они видят, что, например, дополнительные доказательства, связанные с репутацией контрагента, никак не влияют на судебное решение, хотя в юридическом мире есть миф, что это самое главное. А вот документы, которые показывают, что компания была добросовестным налогоплательщиком на протяжении многих предыдущих лет, очень сильно влияют на судебное решение, поскольку основной спор в налоговых делах — это сейчас так называемый спор добросовестности. Спор о том, был ли уход от уплаты налогов результатом ошибки в коммерческой деятельности компании, или это сознательная налоговая схема.

Теперь, собственно, вопрос, к которому мы долго шли: какие есть обратные стороны всего этого? Наряду с использованием этих данных в обобщенном виде, их можно использовать индивидуально. Про каждого из нас можно узнать огромное количество всего. Какие правила нарушали, с кем разводились, с кем мы делили имущество. О том, какое имущество мы заявляли, за что мы платили налоги и прочее. Даже о том, были ли мы жертвой преступления. Формально информация о приговорах и данных о жертвах удаляется. Но имея остальные данные и данные поиска, выйти на конкретное лицо — достаточно простая задача. Примерно этим я бы, наверное, и хотел завершить. Спасибо.