Очень часто доводится слышать, что искусство, в частности кино, должно чему-то учить, воспитывать какие-то моральные ценности. Это поверие настолько общее, что в последние несколько лет я с некоторым изумлением для себя узнал о словосочетаниях, которым нас не учили во ВГИКе. Например, словосочетание «добрый фильм». Нас учили, что добрыми или злыми бывают люди. Оказывается, есть добрые фильмы, которые, по-видимому... Вот дальше мнения расходятся: учат добру, сделаны с добрыми намерениями, рассказывают о добре и так далее.

Проблема заключается в том, что все эти устоявшиеся мнения существуют с целью некоторого упрощения подлинных процессов. Фильмы, это также касается и спектаклей, которые ставят своей целью проповедь, пропаганду, воспитание тех или иных моральных устоев, делятся на две аккуратные половинки: либо они этих целей не достигают, либо они перестают быть произведениями искусства. Потому что, как я уже попытался намекнуть, все этические, моральные, нравственные нормы существуют и действенны постольку, поскольку они определены, опираясь исключительно на множество людей. На множество поступков, эмоций, интенций и прочее. Картина, фильм, скульптура или соната не могут быть добрыми или злыми, потому что ничто в определении этих слов не приложимо ни к чему, кроме собственно человеческой природы. И вся моральная проблематика, и весь триумф этики, и всё бессилие этики — всё это очень тесно связано с человеческой природой. А природа произведения искусства, как все знают, совершенно иная. Фильм не может быть добрым, поскольку ни целлулоид, на который он снят, ни оптика, с помощью которой он создан, ни монтажный рисунок — они попросту ничего не понимают. И на слух искусствоведа словосочетание «добрый фильм» ничуть не менее нелепо, чем, скажем, «фа-минорная колбаса». Но это не означает, что все колбасы соль-минорные.

Казалось, можно на этом разговор и заканчивать. Но здесь есть второй и далеко не последний момент: тот факт, что искусство с самого своего возникновения влияет на мораль и этику людей, столь же несомненен, как и то, что процессом этим трудно управлять. По крайней мере, если режиссёр хочет снять фильм, чтобы научить людей добру, у него это не выйдет, можете быть уверены. Он также вполне может снимать фильм с какой-то иной целью, сугубо профессиональной, может быть, вообще из узкой выгоды, а его фильм начнёт влиять на людей. Казус в том, что на территории искусства этика действительно определена, просто определена она совершенно иначе. Если вы спросите себя: «Что значит быть этичным? Что значит быть моральным человеком?», то в конце рассуждений любой пространности и сложности, скорее всего, вы обнаружите странный и довольно короткий ответ. Быть моральным человеком — значит быть, как это в свое время сформулировал великий французский писатель Веркор, «как можно более человеком». Быть ещё человечнее, ещё больше соответствовать той специфике человечности, как её понимает каждая из конкретных систем. Произведениям искусства это свойственно в той же мере.

Когда Платон, который был человеком своеобразным, но в искусстве понимал не так уж мало, рассуждает о воспитательном значении музыки, он пишет о разных ладах музыкальных, о том, какое влияние каждое из них оказывает на души юношества. Нам сложно сейчас судить, насколько спекулятивно и произвольно его рассуждение, но исходник верен: это то, что в переводе на современный язык означает «стиль». Стиль в искусстве является вопросом морали и её источником.
В середине 50-х годов, если говорить о кино, на котором вроде бы предполагалось сконцентрироваться, эту терминологию вполне правомерно и мощно вводит во французское киноведение кинотеоретическая школа. Она даст много выходцев в кинорежиссуру, которые будут с полной ответственность заявлять, что монтаж — это вопрос морали, движение камеры — это вопрос морали. Они имеют в виду, в частности, что когда режиссёр монтирует свой фильм, он ведёт за собой зрителя, и чем быстрее он его монтирует, тем жёстче он ведёт зрительское внимание, тем настойчивее и назойливее он манипулирует зрителем. И напротив, если режиссёр предлагает длинные планы, по которым зритель волен блуждать взглядом, то режиссёр относится к зрителю как к человеку свободному. И именно этот момент делает произведение искусства моральным: предоставление свободы восприятия, отсутствие назойливости, дидактики, отсутствие той самой проповеди, той самой пропаганды, каких бы то ни было ценностей, может быть, очень хороших, может, очень плохих.

Есть и более общий извод, который относится уже не столько к специфике кино, сколько к искусству как таковому. Казус любого вопроса о соотношении этики и искусства заключается в том, что искусство, которое можно свети к удобопонятной формуле, неизбежно теряет из своей эстетической ценности. Оно становится более определённым, более плоским. В конце концов, оно становится чуть менее живым. А этика и мораль определены лишь только среди живых существ. Если произведение искусства отвечает своему назначению, это означает, что оно будит сомнения, что оно усложняет картину мира. Она была проста, пока вы не посмотрели фильм или не прочитали книгу. А прочитали — и вы уже не очень уверены в том, во что вы верили перед началом этой книги. В вас поселилось сомнение, тревога, колебания. Вам кажется, что всё не так просто, как вы думали. Это не столь важно, что вы думали, ведь вы могли думать совершенно прекрасные вещи, но вера не есть вопрос этики. Иными словами, любое произведение искусства расшатывает устои, к которым привык зритель или читатель. Оно выбивает почву из-под ног. Оно вносит в мир неопределённость.

Здесь есть другая крайность: очень легко внести неопределённость. Если понимать под ней, скажем, смуту. Если посчитать, что достаточно что-то подвергнуть сомнению и сделать ЭТО целью. Эта цель не более и не менее благородна, чем любая другая. Но в том-то и штука, что у искусства нет иной цели, кроме как существовать, собственно, как и у людей. Оно вносит неопределенность самим фактом своего существования. Тем, что мир стал на одно произведение богаче, как и человек своим появлением делает мир сложнее просто потому, что такого, как он, ещё не было. И это тоже немножечко обнуляет ситуацию, мы должны выяснить устройство мира заново. С произведением искусства всё в точности так же. Вопрос только в том, что для того, чтобы человек был человеком, он ещё должен быть живым, у него должна бежать кровь по венам.

Произведение искусства, чтобы быть живым, быть этичным, должно быть хорошо сделано, оно должно быть сделано правильно. Оно должно вселять сомнения не тем, что оно уродливо или искалечено, а тем, насколько оно точно. Тем, что Пастернак назвал «живой точностью тайн». Вот это сочетание точности и таинственности — это когда текст, будь то текст книги, спектакля или фильма, уходит в бесконечную перспективу и не дает нам возможности познать себя до конца. С другой стороны, человек, которого мы не можем познать до конца, он определенный, он сидит, улыбается, дышит, живёт. Именно в этом случае мы не можем отмахнуться от его существования. Он не вымысел, не иллюзия, он существует в нашем мире, как и любой другой объект. В конце концов, единственной подлинной моральной категорией является категория непреложности существования. Всё остальное — лишь следствие.

Произведение искусства начинает оказывать моральное воздействие в том случае, когда оно неотвязно вас преследует, когда оно вас тревожит, когда вы не можете списать его: «Ну, это частное мнение режиссера, продюсера. Это они так думают, а я думаю не так». Как есть глупые люди, дурные, простые, плоские люди, от которых вы можете отмахнуться. А вот вы встречаете какого-то умного человека, который думает иначе, чем вы. И вы понимаете, что за любым его словом кроется мысль, за любой его мыслью кроется довод, за любым доводом — опыт. И как бы неприятен порою он вам ни был, сколько бы вы с ним ни спорили, вы не сможете продолжать жить так, будто вы с ним не поспорили однажды. Это означает, что его воздействие на вас было моральным. Вам придется сделать поправку, даже если вы во что-то сильно верите. Даже если вы верите во что-то очень-очень важное и хорошее, вам придётся ещё раз уточнить, точно ли стоит верить именно в это, и выдерживает ли ваша вера непреложный факт окружающей вас реальности. Потому что если она не выдерживает, её надо менять. А если вы не проверяете, то это не вера, это просто нормальный страх. Очень аморальные вещи.